Душа сутенера - Страница 17

А судьбой Карины теперь должен был заниматься Сема Никитин. Меня она больше не интересовала. Да, день получился тяжелый и неприятный. Сначала этот Дипломат со своими запросами, потом Славик, из-за которого мне пришлось, выдержав неприятный разговор с Валентиной, узнать об обмане Галины. И наконец, Карина. Она теперь при слове «клофелин» будет вздрагивать всю свою жизнь. Если, конечно, долго проживет. В чем лично я тоже очень сомневаюсь. На трассе долго не живут. Там быстро спиваются и либо попадают под машины, либо замерзают где-нибудь в сугробе. А жаль. Карина была хорошей девочкой, и я мог бы сделать ей карьеру. Впрочем, она сама выбрала свою судьбу.

Вообще судьба — странная вещь. Кто бы мог подумать, что я окажусь в Москве, что смогу купить здесь несколько квартир и стану сравнительно обеспеченным человеком уже к тридцати пяти годам. Вообще-то я родился в Баку. Наверно, только в этом уникальном полифоничном городе мог появиться на свет такой мальчик, как я. С такими корнями и с такой родословной. Папа у меня полурусский-полуеврей. Его мама — Сара Эпштейн — была неплохой пианисткой и в тридцатые годы встретила моего деда, Петра Александровича Лютикова, потомственного дворянина, бежавшего от революции семнадцатого года со своими родителями в Персию, затем перебравшегося в Баку под защиту англичан и осевшего здесь после апреля двадцатого, когда в республику вошла одиннадцатая Красная армия. Мой прадед, Александр Лютиков, довольно быстро умер, и это спасло его семью. Прабабушка пошла работать в какую-то контору, благо была грамотной, а два ее сына, среди которых был и мой дед, был определены в среднюю русско-татарскую школу.

Мой дедушка был, очевидно, человеком одаренным, так как уже в четырнадцать лет закончил среднюю школу и поступил в институт. После окончания вуза он пошел работать инженером в проектный институт. Оказалось, что на их улице жили несколько еврейских семей, переехавших сюда еще в начале века. Вообще еврейская тема — это всегда очень интересно и очень печально. Погромы в Молдавии и на Украине вынуждали многих иудеев переселяться подальше. В Баку и в Тбилиси им оказывали особенно радушный прием. И хотя здесь не всегда было спокойно, еврейских погромов здесь никогда не было. Может, потому, что в Баку евреи занимались не столько торговлей, сколько были учителями, врачами, адвокатами? Более того, они были самыми известными в городе адвокатами, учителями, врачами, музыкантами. И конечно, их уважали, к их мнению прислушивались.

Моя русская прабабка, мать моего дедушки, очевидно, ничего не имела против моей бабушки-еврейки, и довольно быстро, в середине тридцатых, на свет появился сначала мой отец, которого назвали старым русским именем Аристарх, а затем и его сестра, которой дали восточное имя Эльмира. Должен сказать, что дедушку я никогда не видел. Он умер за несколько лет до моего рождения, но, по рассказам бабушки Сары, человека лучше, чем он, в городе не было.

Мой отец пошел по стопам своего отца, стал даже главным инженером проектного института. Бакинцы его уважали, говорили о его порядочности и честности. В конце пятидесятых он закончил институт и получил направление в какой-то городок на границе между двумя «братскими» республиками — Арменией и Азербайджаном. Там он и познакомился с моей мамой. Сейчас, после десятилетней войны, это кажется невероятным. Война эта не была нужна ни одной из республик, в последнее столетие на Кавказе, особенно в Азербайджане, было много смешанных семей. В том числе и армяно-азербайджанских. Азербайджанцы женились на армянках, армяне брали в жены азербайджанок.

В такой интернациональной семье и родилась моя мама. Ее отец был азербайджанцем, успевшим в двадцатые годы получить образование в Германии, а мать — красавица-армянка, в которую были влюблены все мужчины от пятнадцати и старше. В результате упорной борьбы дедушка отбил у соперников мою бабушку, они сыграли свадьбу в тридцать пятом, и тогда родилась моя мать. Дедушку расстреляли через два года. Вспомнили, что он учился в Германии, жил в Европе и, конечно, шлепнули. По рассказам моей другой бабушки, Клары, это был святой человек. Я в святых не очень верю, но, очевидно, он был действительно хорошим человеком. Видел я его фотографии, спрятанные от изуверов из НКВД. Прилично одет, умные глаза, печальный взгляд. Даже в день свадьбы. Может, он предчувствовал свою судьбу? Так и получилось, что мама оказалась в семье единственным ребенком. А бабушка, поседевшая в двадцать шесть лет, всю жизнь сохраняла трогательную верность убиенному супругу. Есть ли в наше время такие люди? Или, может, просто я таких не встречал? Бабушку я всегда помню печальной и тихой. И красивой. Я родился, когда ей было под пятьдесят, и даже тогда наш сосед дядя Арам пытался к ней свататься.

Теперь вы представляете, какая у меня кровь? Смешение стольких религий и народов. Конечно, по фамилии я русский и в моем паспорте записана именно эта национальность, но это наследство от дедушки Лютикова. Кстати, интересно, почему советская власть расстреляла моего деда со стороны матери только из-за того, что он учился в Германии, и не тронула другого дедушку — потомственного дворянина? Странная у них была избирательность.

Я долго над этим размышлял и наконец понял, что к чему. Они были по-своему правы, и в их действиях просматривается четкая логика. С дворянином все было ясно. Его можно было шлепнуть в любой момент. А вот выходец из бедной семьи, мой дедушка Сеид Рагим Алиев был для них по-настоящему опасен. Он был свой, из обычной рабочей семьи, пользовался уважением соседей. И к тому же успел повидать мир. В Баку тогда жило несколько крупных меценатов, которые посылали талантливых ребят на учебу в Европу. Мой дедушка учился лучше всех, и его заметил известный меценат и промышленник Тагиев. В двадцатые годы, после учебы во Франции и стажировки в Германии, дедушка вернулся домой. Вот такого и нужно было давить в первую очередь.